Алексей Ретеюм:

Виктория Гавалиди:

Ландшафтный архитектор, безусловно, в первую очередь художник. Но не обычный живописец, работающий с акварелью, гуашью, маслом и холстами, а тот, кто использует другие «краски» — различные поверхности, геопластику, растения, МАФы, свет и даже случайные элементы. Всё это — инструменты ландшафтного архитектора. Он видит художественный образ того, что должно получиться из парка, который состоит из множества таких элементов. Поэтому, конечно же, ландшафтный архитектор — это художник. И почему бы не считать ландшафтную архитектуру искусством? Это и есть искусство. Здесь, как и в музыке, ноты заменяют перечисленные мной элементы.

Есть ещё позиция, что ландшафтный архитектор — это художник. То есть человек с чутьём, а не аналитик. У него есть муза, своё видение.

Студия «‎Organic Punk» в Санкт-Петербурге

Виктория Гавалиди:

Виктория Гавалиди:

Анастасия Головина:

Анастасия Головина:

Виктория Гавалиди:

Виктория Гавалиди:

Что вы вкладываете в понятие «ландшафтный архитектор»?

Думаю, что да. Какие-то моменты, конечно, мы знаем лучше, например, проектирование: разработка концепций, работа с высотами или объемно-пространственной композицией, отдельные вкусовые аспекты. В этой области мы являемся специалистами с глубокими знаниями, но в других областях, скорее, оказываем содействие и помощь.

Наша профессия находится где-то на границе между архитектурой и инженерией. Евгений, кем вы себя считаете в первую очередь: ландшафтным архитектором или инженером?

Можно сказать, что ландшафтный архитектор — это куратор различных смежных специалистов, потому что у такого человека есть более глобальное видение как дизайнера, художника, стратега?

В том числе и дизайнером, и архитектором, и инженером. Каждый слой этого пирога, о котором мы говорим, перекрывает друг друга. Я думаю, что нельзя рассматривать что-то в одном контексте; нужно менять подход, поскольку это междисциплинарная история. Ландшафтный архитектор, инженер, дизайнер — это человек, который понимает все контексты объекта: и природный, и художественный, и человеческий. И еще один очень важный момент, который я понял: нужна сильная команда. Один в поле не воин. Все детали проекта вы просто не заметите.

Евгений Левин:

Да, по своему опыту и опыту коллег могу сказать, что помимо основной квалификации в процессе становления как профессионала мы зачастую приобретаем опыт многих смежных специальностей — от основ обрезки растений и свойств материалов до работы с визуализацией. В итоге ландшафтный архитектор способен учесть все эти аспекты и грамотно поставить задачу специалисту, который будет над ней работать.

Анастасия Головина:

Я думаю, если говорить кратко, это взгляд немного «над». Ландшафтный архитектор — это человек, который видит картину в целом и при этом разбирается в нюансах, умеет проанализировать ситуацию и подобрать нужное сочетание решений, квалификаций, специалистов. Сам он просто не в состоянии охватить всё это в одиночку.

То есть первый наш тезис о том, «кто такой ландшафтный архитектор», — это кураторская фигура, обладающая всеобъемлющими компетенциями, но при этом работающая с общей картиной. Мы не углубляемся во все детали, но знаем тонкости и можем организовывать процесс.

ландшафтный
архитектор, партнер бюро АФА

Ксения Голованова

ландшафтный
архитектор

Анастасия Головина

Алексей Ретеюм

директор по развитию Всероссийского общества охраны природы и советник ректора МГУ

ландшафтный инженер,
автор проекта
«Organic Punk»

Евгений Левин

Виктория Гавалиди

Креативный директор бюро GAFA, куратор проекта TIMELESS LANDSCAPE

1

ЛАНДШАФТНЫЙ АРХИТЕКТОР -
КТО ЭТО?

СПИКЕРЫ:

МОДЕРАТОР:

Один из первых девелоперов, который стал обращать внимание на дворы и общественные пространства, был ПИК. Создание комфортных, безопасных и зеленых дворов без машин стало одним из важнейших критериев при строительстве жилых кварталов. Многие девелоперы последовали этому примеру. Я считаю, что это очень сильно отразилось на формировании культуры ландшафта и значимости профессии ландшафтного архитектора.

Как было раньше? Заказчик нам выдавал генплан с сетями, которые могли быть даже уже проложенными к моменту начала проектирования. Мы проверяли нормативные отступы и работали только в установленных границах. Как правило предложения по переносу сетей всегда игнорировались. Но ситуация изменилась. Когда мы в очередной раз пришли к заказчику с просьбой передвинуть сети, впервые в нашей практике заказчик в лице департамента продукта повлиял на возможность переноса подземных коммуникаций. Общественному пространству был отдан приоритет. Это был серьёзный и значимый шаг, когда ландшафтная архитектура и комфортная городская среда приобрела значимость.

Алексей, как вы видите роль девелопера в развитии ландшафтной индустрии?

Сейчас всё движется дальше и больше. Недавно я посетил конференцию от Минстроя, где рассматривался вопрос, что сады, парки и ботанические сады выступают точками притяжения не только для общества, но и для девелоперских проектов. Всё больше осознаётся эта вероятность, и она проникает в крупный и средний бизнес в зависимости от масштаба проекта. Поэтому я бы сказал, что осознание значимости проектов растёт экспоненциально. С каждым днём репутация и значение ландшафтных архитекторов, которые выступают проводниками этих составляющих проектов, становятся всё более значительными.

Реальный мир профессии оказался намного более разносторонним. Здесь есть место огромному пласту профессий, не связанных напрямую с проектированием зданий. Я поняла многогранность ландшафтной архитектуры. Если ты занимаешься ландшафтной архитектурой, ты можешь развиваться в этом деле всю жизнь и постоянно открывать что-то новое. Я очень рада, что здесь и сейчас развивается ландшафтное сообщество, которое приобретает значимость в архитектурной среде.

Когда я училась на архитектора, я не замечала ландшафта вокруг. Всё внимание было обращено на грандиозные постройки, а взгляд не останавливался на том, что находилось рядом с ними. Сейчас фокус внимания переключился на детали и атмосферу общественных пространств: я замечаю уютные и некомфортные зоны, вижу удачные решения и ошибки. Слабые решения в ландшафте сильно вредят архитектуре, а интересные, ориентированные на человека подходы дополняют её и зачастую выступают самостоятельными и сильными объектами. Поэтому ландшафт и архитектура должны развиваться вместе.

Ксения Голованова:

Виктория Гавалиди:

Алексей Ретеюм:

Алексей Ретеюм:

Финансовым стартом всех преобразований Аптекарского огорода послужил инвестиционный проект. Мне удалось 1 и 8 декабря 1995 года уговорить нынешнего ректора МГУ, академика Садовничего, приехать в сад, чтобы посмотреть, как можно реорганизовать территорию. Поскольку сад задумывался как точка притяжения для различных видов деятельности — девелоперского, ресторанного и прочего обслуживающего банковский бизнес, то именно финансовым механизмом всех этих преобразований стал девелоперский проект. С его помощью удалось построить Центр Москвы в Мещанском округе площадью порядка 50 тыс. кв. м. Для исторического района это много. Всё окружение, за редким исключением, состоит из элементов этого девелоперского проекта.

Очевидно, что ландшафтный дизайн давно стал эффективным инструментом для продажи квадратных метров. Многие девелоперы стремятся создать «эффект вау» и быть отличными друг от друга, конкурируя за покупателя. Интересно, как и с чего всё началось? Кто был катализатором этого тренда?

По вашему мнению, значение и роль ландшафтного архитектора растут?

Виктория Гавалиди:

Виктория Гавалиди:

Виктория Гавалиди:

В архитектурном образовании есть момент, который сбивает с толку: на протяжении всего обучения говорят, что ты архитектор, и должен строить здания, покорять города, получать премии и стать известным на весь мир. Первое время было очень сложно работать в сфере ландшафта с навязанной мыслью, что успех — это только проектирование зданий, а не ландшафтная архитектура, интерьеры, навигация или любая другая область, тесно связанная с архитектурой. Долгое время меня не покидало сильное стеснение из-за того, что я до сих пор не построила ни одного здания.

Ксения Голованова:

После университета я думала, что в профессии существует последовательный рост: «Чтобы стать классным архитектором, нужно сначала научиться чертить, освоить вёрстку, спроектировать скамейку, потом построить что-то небольшое и углубиться в детали; затем перейти к частному дому, жилому кварталу, и только после этого покорять новые вершины — проектировать небоскрёбы».

Я до сих пор не построила ни одного здания.

Если ты занимаешься ландшафтной архитектурой, то можешь развиваться в этом деле всю жизнь.

Ксения, ты начинала карьеру в архитектуре, но впоследствии стала партнером компании, занимающейся ландшафтным проектированием. Скажи, как ты оказалась в ландшафтном дизайне и что значит для тебя эта профессия?

Воркшоп студентов для книги «Сакральный язык природы»

ПОЧЕМУ ЛАНДШАФТНАЯ АРХИТЕКТУРА ОСТАЕТСЯ
В ТЕНИ?

2

Алексей Ретеюм:

Да, на кафедре ландшафтной архитектуры.

Я как раз хотела сказать, что в моем обучении по специальности «ландшафтная архитектура» не было работы с частными садами; этим ребята занимались в бакалавриате. В нашей магистратуре в основном речь шла о старой советской школе градостроительства, которая была очень хорошей и рабочей. Многие ее нормы и приемы мы применяем и в наши дни. Но мне не хватило комплексного подхода: некоторые важные современные аспекты я «добирала» в рамках других своих образовательных инициатив, такие как устойчивое развитие территорий, приемы работы с планами, принципы распределения функций и покрытий, создание цветников в соответствии с последними направлениями в международной ландшафтной архитектуре. Считаю, что закончить магистратуру классической школы было отличным решением, но это не может быть единственным исчерпывающим способом получения профессии ландшафтного архитектора, по крайней мере в России.

Да, существуют и развиваются. Есть кафедра ландшафтной архитектуры в Московском архитектурном институте, с которой мы активно сотрудничаем. Они даже хотят предложить студентам курсы под названием «архитектура и искусственный дизайн». В Высшей школе экономики тоже открывается отделение, готовящее ландшафтных архитекторов. Они планируют проводить экскурсии с Артемом на территорию «Аптекарского огорода». Кроме того, в Петербурге есть несколько очень хороших школ на эту тему, и я вовсе не считаю, что они слишком академичны. Напротив, современный дизайн там совсем не противоречит классическим представлениям — скорее, это поиск новых решений. ВШЭ и МАРХИ — это отличные места, где можно получить качественные знания. Там не ограничивают классическими рамками, а, наоборот, обучают разным интересным приемам.

Во всем нужен профессионализм. Успех «Аптекарского огорода» связан с тем, что мы опирались на профессионалов высочайшего уровня. Артём тоже начинал как любитель, работая над некоторыми объектами, но потом окончил университет в Эдинбурге, и это сказалось на его работе. Он постоянно создавал сложные проекты в разных стилях и с разными подходами. Поэтому я считаю, что образование важно. Я тоже учился, получил академическое образование в лицее имени Ломоносова, и всё это время работал, и до сих пор работаю. Мне кажется, что без профессионального фундаментального образования всегда будет какая-то ограниченность. Это может привести к тому, что направление не будет развиваться так, как должно. Я считаю это необходимым.

Алексей Ретеюм:

Мы затронули тему образования, и я думаю, что некоторые из гостей зала заинтересованы в повышении квалификации или хотят поменять специальность. Возникает вопрос: где и как? Может ли Аптекарский огород стать своего рода институцией, которая взращивает новое поколение ландшафтных архитекторов и новое мышление в этой сфере?

Мы знаем, что Артем Паршин, «посол» вашей внутренней школы, создает мост между коммерческими организациями и ландшафтными бюро. Это уже одна из связок, которую мы можем наблюдать.

На предыдущей сессии с Ольгой Хохловой из бюро «UTRO» мы пришли к выводу, что современные ландшафтные бюро как-то сами по себе стали институциями, которые взращивают молодых ландшафтников. Многие основатели этих бюро имели архитектурное образование, но в дальнейшем переквалифицировались в ландшафтные дизайнеры. Насколько возможно обучиться этой профессии в формате «самоучки» и через опыт на реальных проектах?

Анастасия Головина:

Я закончила годичные курсы профпереподготовки и занялась проектами. Довольно быстро поняла, что знаний недостаточно — как будто даже больше недостаточно, чем до начала курсов. Продолжая работать, я параллельно интенсивно училась: съездила в Харьков, училась в МГУ при Ботаническом саде, посещала курсы и слушала лекции иностранных и российских специалистов. Я собрала объем информации и опыта, параллельно работая и попадая в интересные проекты. Постепенно сформировалось понимание, что хочу глубже заниматься именно городским благоустройством. В этой точке созрело решение поступить в магистратуру.

Анастасия Головина:

Стало интересно переместиться в другие города, потому что создалось впечатление, что только Москва и Санкт-Петербург имеют какие-то ландшафтные школы. Я из Красноярска и помню, что у нас был дизайн среды, но это было довольно посредственно. Направление только открылось и, на мой взгляд, было не оформлено должным образом. Ландшафт всегда выступал как некое сопровождение архитектурного проекта.

Анастасия Головина:

Что касается образования, я пришёл в него через андеграунд, кировский завод и хип-хоп культуру, которые с детства меня окружали. Это часть моего бэкграунда, который я сейчас несу с собой и использую в своём ландшафтном дизайне. Поэтому мне несложно говорить об академическом образовании. У меня есть отличные специалисты в Ботаническом саду, например, дендролог. Если у меня возникают вопросы, на которые я не могу ответить, я просто нахожу классных специалистов и вовлекаю их в проекты, чтобы они решали задачи. Важно понимать, что знать всё невозможно, но разбираться в основном нужно.

Возвращаясь к обучению, я взаимодействую с ГАСУ, и студенты, к сожалению, грустят. Возможно, это зависит от преподавателя, к которому они попадают. Некоторые преподаватели говорят, что у них есть курс и направление, и они бы хотели что-то изменить, но им не дают возможности. Студенты, которые приходят ко мне на практику, уходят оттуда — им просто скучно учиться. Академическое образование важно и нужно, но для художника это на 85% самообразование.

К тому же я куратор арт-резиденции и работаю с художниками. Я понимаю, что академизм — это здорово. Но чтобы прийти к академизму, нужно научиться нарушать правила и создавать свой стиль. А стиль — это основа. Я говорил, что во мне есть элемент андеграунда, и он формирует мой подход. Стилистика должна вытачиваться.

Евгений Левин:

А как вы выстраивали свой путь? Вы получили представление о том, что такое ландшафт и как с этим работать, а потом пошли дальше?

А магистратуру вы проходили в Институте леса?

Виктория Гавалиди:

Виктория Гавалиди:

Виктория Гавалиди:

Интересная тема возникает. Я бы хотела обсудить это с вами, Анастасия. У вас, наверняка, было академическое архитектурное образование.

Виктория Гавалиди:

Тут возникает еще один вопрос. Очень важна та стилистика, которая преподается, потому что современный студент хочет изучать ландшафт с пониманием того, что он стремится создать прогрессивное, современное общественное пространство — стильное и технологичное. И создается ощущение, что, поступая в институт на ландшафтный дизайн, ты будешь обучаться только частным садам. Как в этом случае быть? Вообще, существует ли в России ландшафтная школа, которая соответствует реальности?

Виктория Гавалиди:

Виктория Гавалиди:

Встреча ландшафтных архитекторов в клубе A-HOUSE

Роль образования
в профессии

3

Виктория Гавалиди:

Это показывает современное мышление.

Наш проект в Аптекарском огороде два года назад назывался «Вернём город в город». Он получил премию за экологию, потому что идея заключалась в создании природоподобных территорий. На прошлой неделе в главном Ботаническом саду прошла конференция, посвящённая урбоэкологии и урболесоведению, где обсуждали, как сохранять и создавать что-то похожее на естественные природные сообщества не только в охраняемых зонах, но и в городской среде — в скверах, дворах. И сейчас это стремительно растущий и всё более осознаваемый тренд как среди чиновников, так и среди бизнесменов и общества в целом.

Алексей Ретеюм:

Да, но стоит уточнить, что Ассоциация парков — это общественная организация. Каждый парк имеет своё назначение: городские, общественные, университетские, Академии наук, префектуры, частные — любые. Все они объединены в Ассоциацию. Но, к сожалению, нет такой системы подчинённости парков мне или самой Ассоциации. Это скорее консультационно-коммуникационный консорциум. В Ассоциацию входит порядка 400 крупнейших парков России, хотя начиналось всё с ВДНХ, Парка Горького, Зарядья, Царицыно, Ботанического сада и Аптекарского огорода.

Евгений Левин:

Алексей Ретеюм:

Они-то есть, а вот профессия садовника пропала в тех местах, где она особенно нужна — в городе.

Или в премиальных проектах. Есть проект «Prime Park», разработанный английскими специалистами. Там даже существует термин «Garden Manager». Но у меня такое подозрение, что это тоже часть продукта. Для них важно, чтобы резиденты, покупающие там дорогостоящие квартиры, ощущали высокий уровень культуры по отношению к ландшафту и проекту.

Да, и еще один важный момент — поднимать культуру нужно не только специалистам, но и обществу.

Виктория Гавалиди:

И вот с городом действительно проблема. Мы давно хотели ввести должность главного садовника в каждом районе и должность ландшафтного архитектора для парков, и все поддержали эту идею.

К тому же каждый год Ботанический сад МГУ на Воробьевых горах выпускает около 40 специалистов, которые ищут, как себя реализовать. Проблема не в том, что профессия садовника пропала, а в том, как эксплуатирующие организации относятся к этой профессии. Им не нужен садовник, им нужен разнорабочий, которому заплатят две тысячи в день и скажут: «Постриги это дерево». Профессия садовника существует, но все они работают в частных садах, где эта профессия действительно ценится.

Экскурсия в Аптекарский огород Алексей Ретеюмом

Алексей, вы, как директор Всероссийской ассоциации парков России, курируете и влияете на их жизнь, затрагивая, в том числе, вопросы обслуживания?

«Ребята, вы придумали замечательные вещи, но мы не знаем, как с этим работать»

Евгений Левин:

Если говорить об обслуживании парков, у нас фактически пропала профессия садовника. У нас либо только стригут газоны, либо проектируют красоту. И всё. Мы придумываем классные концепции и идеи, а потом сталкиваемся с вопросом: «А кто это будет обслуживать?» Когда общаешься с городскими службами, они отвечают:

Экспедиция в Карелию

У нас в Петербурге мало солнца и дворы-колодцы. Начну с того, что облик Санкт-Петербурга как устоявшаяся композиция осложняет внедрение инновационных технологий, к которым я очень стремлюсь. Линии высоты, подтопления и поверхностный сток — это всё очень важно. У нас уже есть сформировавшийся облик города, и недавно мы провели международную конференцию по водно-зеленому каркасу, где говорилось о необходимости его создания. Но чтобы Санкт-Петербург пришёл к водно-зелёному каркасу, потребуется 100–150 лет. Нужно переосмысливать всю эту историю, делать аккуратные маленькие шаги и много думать.

«Не надо нам разбивать регулярный сад, как в Версале. Пусть будет листва, полоски травы, луга — главное, что в тренде сейчас»

Я только что вернулся из Тамбова и хочу дополнить предыдущего оратора. Губернатор Тамбовской области организовал общественные слушания на тему «Что самое важное в городской среде?». Там собралось несколько тысяч участников. Он назвал это «foresight session». На слушаниях пригласили двух федеральных экспертов (в том числе и меня), и проходило живое обсуждение внутреннего общественного пространства города.

Результаты обсуждения порадовали: свыше 80% респондентов сказали, что самое главное — это зелёная природная составляющая. В каких-то местах, надо сказать, упоминались и транспорт, и детские площадки, и спортивные зоны, а также места для отдыха пенсионеров. Но в целом большинство респондентов (около 80%) сосредоточились на зелени. Этот активный подход и привлечение большого числа людей действительно поразили меня. Это очень важно и сейчас является настоящим трендом. Кроме того, какую именно зелень люди имеют в виду? Природоподобную, природообразную. Они говорят:

Евгений, как обстоят дела с ландшафтным дизайном в Санкт-Петербурге? Насколько государство вовлечено в создание и реконструкцию проектов? Как они смотрят на современный ландшафтный дизайн и на эту профессию в целом?

Алексей Ретеюм:

Евгений Левин:

Виктория Гавалиди:

Текущие вызовы
в профессии

4

История человечества показывает, что люди всегда прятались и жили в лесах, среди растений. И сейчас это осознание на пике. То, что его остро не хватает в городах, и что этому придается огромное значение во всем мире, — это очевидно.

Фото: Парк Галицкого

Алексей Ретеюм:

Пойдешь в театр — развлекаться, а если пьеса плохая или артисты не очень хорошо играют, то это не то. А в природе всегда есть инстинктивное, архетипическое чувство комфорта.

Алексей, а что вы думаете об идее возвращения природы в город?

Виктория Гавалиди:

Виктория Гавалиди:

А как общественность относится к подобным практикам? Как мне кажется, у нас довольно сложная реакция со стороны горожан.

Виктория Гавалиди:

Тут всё зависит от компетенции ландшафтных архитекторов и команды. Важно, чтобы специалисты грамотно определяли ассортимент растений, а эксплуатирующие компании обеспечивали надлежащий уход.

Виктория Гавалиди:

Возвращаясь к вопросу о будущем проектов: практически каждый новый двор — это кровля стилобата. Достаточно полутора метров, чтобы сделать красивый природный двор с деревьями. Что будет с этим через 15 лет?

Это долгий процесс. Существует какая-то сверхчувствительная реакция нашей общественности на каждое дерево, и это — с трудом преодолимая проблема. Когда я пытаюсь объяснить людям, что половина Москвы — это ясенелистный клен, вытесняющий все другие породы деревьев, и его нужно вырубать, они просто не понимают. Каждый год, когда мне нужно удалить эти несчастные клены, меня, как депутата, просят поговорить с жителями.

Они говорят, что трогать эти деревья нельзя, потому что они необходимы для выработки кислорода. Во-первых, это минимальный процент выработки кислорода другими растениями, а во-вторых, они создают неплодородные, голые земли. Возможно, вы это видели — в Москве это очень распространено. Если говорить о глобальной экологии, они ухудшают городскую среду, и это приходится объяснять.
Если мы будем бороться с ними в городе, то готовы идти на какие-то жертвы. Существует много различных видов, например, плодовых деревьев. Это красиво, необычно и полезно. Они цветут, затем приносят плоды, у них красивая форма кроны. Нам нужно дальше развивать эту тему.

Это мировой тренд. Людям психологически приятно находиться среди растений.

Алексей Ретеюм:

Да, и нужно спокойно относиться к замене, если вдруг что-то переросло. Например, как это было в Александровском саду 30 лет назад — практически всё пересадили, и всё нормально. Это естественный процесс.

Алексей Ретеюм:

Честно говоря, детального ответа у меня нет. Я иногда провожу экскурсии по Зарядью и всегда говорю, что под нами — один большой стилобат, который скрывает парковку и все остальные технические и общественные сооружения. Парк продолжает существовать. Прогнозы, казалось бы, не самые оптимистичные, но, как биолог, я не вижу серьезных проблем с существованием таких интенсивных и экстенсивных крыш. Подбор растений здесь очень важен, и я не вижу противоречий в этом, если честно.

Алексей Ретеюм:

Что касается Парка Галицкого, он так заложен и спроектирован, что будет существовать столько, сколько будет существовать земля.

Я бы не назвала «Зарядье» визионерским проектом, хотя это определённо нестандартный и смелый проект для России. Здесь были разработаны замечательные проектные решения профессионалами, которых я очень уважаю. Я принимала активное участие в выборе ассортимента растений и их посадке. Собственно, на примере этого парка я заметила одну ключевую проблему: знаковые решения в процессе реализации часто принимали люди, которые не имели представления о дендрологии, посадках и ландшафте. Помимо этого, парк должен прижиться и устаканиться, прежде чем туда можно будет пустить людей, особенно с такой большой рекреационной нагрузкой. С этим возникли определённые трудности.

Если говорить о ГЭС-2, то там большая художественная составляющая: сразу понятно, где и почему всё сделано именно такого размера. Я думаю, что и через 50 лет эта посадка будет заменена чем-то не менее красивым и подходящим для проекта. Все изначально понимали, что это произойдёт, и на это был сделан расчёт.

Анастасия Головина:

Считается, что это один из наиболее выдающихся парков. Причем специалисты в области садов, парков, искусства, урбанистики и современных тенденций нашей парковой индустрии отмечают его уникальность. Это чуть ли не самый выдающийся шедевр создания парка на ровном месте. Я не говорю о исторических парках — это совершенно другая категория. Перспективы у него самые радужные.

Я точно знаю, что команда, связанная с Артёмом Паршиным, занималась инженерией и технической составляющей этого парка. Мы стараемся привлечь их для разработки нового гигантского проекта партера для Московского государственного университета.

Алексей Ретеюм:

Что вы думаете о Парке Галицкого? Как вы представляете этот проект через 10-20 лет, и готов ли Краснодар к такому проекту?

Виктория Гавалиди:

Виктория Гавалиди:

Есть такое ощущение, что мы живём в эпоху визионерских проектов. Город хочет и готов удивлять. Я вспоминаю нашу дискуссию о природе в городе, где Миша Козлов из бюро «Земля» затронул важную тему. В Москве появился замечательный проект ГЭС-2 с берёзовой рощей. Мы понимаем, что это яркий визионерский проект, но к нему есть много вопросов, особенно когда мы представляем, как он будет выглядеть через 50 лет. Я хотела бы обсудить это с Анастасией, поскольку вы имели отношение к ещё одному знаковому проекту города «Зарядье» и, наверняка, понимаете, с какими проблемами может столкнуться парк в будущем. Насколько оправданы такие визионерские и сложные проекты?

Визионерский ландшафт

5